This is my chance, I want it now!
читать дальшеВ знаменитой книге, опубликованной в 1924 г., Отто Ранк проанализировал архаичные основы верований в существование двойников, и он отметил, что тень и отражение в воде, т.е. первые "средства", при помощи коих человек увидел свое тело, стали также и первыми средствами "объективации человеческой души". Произошедший в результате разделения, распада человеческого "Я", двойник имел почетную миссию защитить человека от смерти, ибо тонкая копия человека обладала не только даром реальной жизни, но и даром бессмертия, который обеспечивал ей выживание в будущем, после исчезновения бренного тела. Но одновременно как бы служа гарантией бессмертия, двойник беспрестанно напоминает человеку о смерти, показывая ему призрака смерти, никогда его не покидающего. Итак, обещание смерти и сила жизни... Этой амбивалетной, т.е. двойственной, "печатью" отмечены в большинстве своем все случаи "проявления" двойника, и это "печать" в каком-то смысле временно вроде бы успокаивает субъекта, умаляя его страхи, и в то же время она терзает его, мучает, подвергает гонениям.
Подобное же бессилие "поражает" и героя произведения Шамиссо, Петера Шлемиля, человека, продавшего душу дьяволу (у которого нет тени). В новелле Гофмана "Приключение в ночь под Новый год" вместо тени фигурирует отражение. Тень и отражение позволяют проявиться дурным наклонностям их хозяев, изобличая тем самым факт распада "Я" на части. Таким образом двойник присваивает себе запретное желание и побуждения, он освобождает их от тяготевших над ними запретов и как бы приносит человеку некоторое облегчение, избавляя его от ответственности. Но одновременно будучи и средством разрядки душевного напряжения, т.е. своеобразной спасительной отдушиной, двойник превращается в отвергаемое, непризнанное "Я", враждебное и ненавистное, которое жестоко мстит за свою отверженность и непризнанность.
В фантастической новелле Мопассана "Орля" Орля олицетворяет собой грозного двойника, на которого герой может "перенести" свое безумие и с которым он так тесно внутренне связан, что тот буквально питается его сущностью, его мозгом; палач является порождением жертвы, ибо сама жертва его и создала, а страх, испытываемый человеком, поддерживает существование жестого двойника до тех пор, пока смерть хозяина не кладет конец и существованию этого ужасного изображения внутреннего мира несчастного.
Среди множества примеров, данных литературой и кинематографом за последние сто лет, несколько драматических страниц Рильке представляют собой образцовый "сценарий" неудачной встречи с зеркальным отражением, потому что при этой встрече отсутствовала возможность рефлективного (т.е. взаимного) движения между "другим" и "собой", между изображением и ощущением. Несходство ("инакость"), замеченное в зеркале, есть не только странный и незнакомый двойник, но еще и изображение, которое, устраняя субъекта, лишает его навсегда возможности быть таким, каким он был прежде.
Произведение Рикле, наделенное огромной силой истинного литературного шедевра, почти клинически точно описывает процесс раздвоения личности субъекта, при котором страх перед гнетущей "странностью чужеродности" соединяется с "обыденной ничтожностью", включающей ничтожность, незначительность и "интимность" такого явления, как смерть. В одном из писем, процитированных Морисом Бланшо, Рикле говорит о своем герое, как о молодом человеке, вероятно сделавшем слишком большое открытие, все истинное значение которого он не смог осознать и с сутью которого он не мог примириться, так что в конце концов случилось так, что его "свежезавоеванная свобода обернулась против его самого, и так как он оказался перед ней беззащитен, она разорвала его пополам". Головокружение, возникшее у героя перед лицом рефлекторности его собственного "Я", пустота, бессодержательность свободы бесконечной, - все это завершается крахом, упадком духа; и не только для героя: после написания этого произведения Рильке стал задумываться о том, не пора ли ему вообще бросить писать.
Подобное же бессилие "поражает" и героя произведения Шамиссо, Петера Шлемиля, человека, продавшего душу дьяволу (у которого нет тени). В новелле Гофмана "Приключение в ночь под Новый год" вместо тени фигурирует отражение. Тень и отражение позволяют проявиться дурным наклонностям их хозяев, изобличая тем самым факт распада "Я" на части. Таким образом двойник присваивает себе запретное желание и побуждения, он освобождает их от тяготевших над ними запретов и как бы приносит человеку некоторое облегчение, избавляя его от ответственности. Но одновременно будучи и средством разрядки душевного напряжения, т.е. своеобразной спасительной отдушиной, двойник превращается в отвергаемое, непризнанное "Я", враждебное и ненавистное, которое жестоко мстит за свою отверженность и непризнанность.
В фантастической новелле Мопассана "Орля" Орля олицетворяет собой грозного двойника, на которого герой может "перенести" свое безумие и с которым он так тесно внутренне связан, что тот буквально питается его сущностью, его мозгом; палач является порождением жертвы, ибо сама жертва его и создала, а страх, испытываемый человеком, поддерживает существование жестого двойника до тех пор, пока смерть хозяина не кладет конец и существованию этого ужасного изображения внутреннего мира несчастного.
Среди множества примеров, данных литературой и кинематографом за последние сто лет, несколько драматических страниц Рильке представляют собой образцовый "сценарий" неудачной встречи с зеркальным отражением, потому что при этой встрече отсутствовала возможность рефлективного (т.е. взаимного) движения между "другим" и "собой", между изображением и ощущением. Несходство ("инакость"), замеченное в зеркале, есть не только странный и незнакомый двойник, но еще и изображение, которое, устраняя субъекта, лишает его навсегда возможности быть таким, каким он был прежде.
Произведение Рикле, наделенное огромной силой истинного литературного шедевра, почти клинически точно описывает процесс раздвоения личности субъекта, при котором страх перед гнетущей "странностью чужеродности" соединяется с "обыденной ничтожностью", включающей ничтожность, незначительность и "интимность" такого явления, как смерть. В одном из писем, процитированных Морисом Бланшо, Рикле говорит о своем герое, как о молодом человеке, вероятно сделавшем слишком большое открытие, все истинное значение которого он не смог осознать и с сутью которого он не мог примириться, так что в конце концов случилось так, что его "свежезавоеванная свобода обернулась против его самого, и так как он оказался перед ней беззащитен, она разорвала его пополам". Головокружение, возникшее у героя перед лицом рефлекторности его собственного "Я", пустота, бессодержательность свободы бесконечной, - все это завершается крахом, упадком духа; и не только для героя: после написания этого произведения Рильке стал задумываться о том, не пора ли ему вообще бросить писать.
-
-
19.01.2008 в 15:40